Les Femmes Fatales

Вот она – для себя сама и коса, и камень;
знает, как мотыльки встречаются с пауками,
по четвергам пишет письма сестрице Кали,
дружит с Алисой Мак’Ги, говорит стихами,
смотрит в глаза своим страхам, танцует с ними.

Вот она – не лицо, не голос, не имя, –
мир, у которого карта – её ладони,
море, в котором ещё не один утонет
раньше, чем выдохнет душу глубоким стоном,
после того, как заблудится в этих линиях.

Вот она, вот вулканы её и льдины –
весь лабиринт отражений твоих желаний.
После не обернётся она, не глянет,
как мотыльки поправляют свои одеяния,
как пауки запутались в паутинах.

У него греческий профиль, он жжет глазами твое сердце, он по-мужски немногословен, его смех как камень-голыш, прыгающий по морскому зазеркалью, хочется набрать их многое-множество, чтобы едва умещались в руках, и наслаждаться. Он тебе больше, чем родители и все. Ты всегда смеешься с ним и только при одной мысли об Этом Необыкновенном сердце бьет неровно и щекочет в животе. Невероятный подбородок, вот, смотришь, кажется это и люблю.. ну, еще огромные руки, да. Не медвежачьи, но такие прекрасно-огромные.. плечи и руки. Чуть грубоватые, к которым ты так любишь прикасаться губами и покусывать, которыми он может тебя спрятать всю или кружить или вдруг так обнять, что страшно. Его голос волнует и, порой, не сразу понимаешь, что он тебе говорит. Просто смотришь и плывешь как облако, прозрачная и легковерная в этом полете вечности. И не можешь с ним спорить, катастрофически потерявшись. Глупая улыбка и «да» теперь твои вечные спутники. Он течет своим черным в твоих венах после вчерашней ночи, и ты счастлива и одинока как никогда без своей кожи. Растворившись в его дыхании вдруг, что же ты оставила себе? Сорваны покровы - обмани его, что не любишь, научись уже не жить, звезда

Он был, наверное, самым хулиганистым из всех мальчишек на оба двора; у него была рогатка, большая, увесистая, из которой они с другом палили камнями по воробьям и девчонкам; она боялась его панически и во вражеский двор ходила осторожно - а вдруг увидит, сразу позовёт мальчишек, и придётся бежать, падать, разбивать коленки и бежать снова, потому что ну мало ли, ну страшно же.

Потом попали в один класс, сначала всё было нормально, но к пятому классу - как же он начал её раздражать! Своими громкими играми, в которых девочкам было не место, своей резкостью, угловатостью, своей непохожестью на других; волосы и глаза чёрные, как смола, - ни одного тёплого оттенка; своим самым высоким ростом в классе; своим диким самомнением, непробиваемой уверенностью, что он здесь главный. Самое обидное, что его друзья явно считали так же - они поддерживали все его дурацкие игры!

Конечно, это нельзя было так оставлять, и она начала его дразнить - сначала неловко и неумело, портфель мелом расписать, нарисовать в рабочей тетради необычный рисунок, потом всё более изобретательно; научилась блестяще передразнивать походку (из-за высокого роста у него были какие-то проблемы с позвоночником, в результате осанка и походка были специфическими), интонации, и эти постоянные размахивания руками - он был создан для того, чтобы его передразнивать; бегал за ней по всей школе, почти всегда догонял, прижимал к стенке и шипел - если ты... ещё раз... да я... Она замирала от ужаса и закипающего в ней сладкого ощущения победы.

( Read more...Collapse )

Хороший любовник, плохой любимый -
Беру пистолет и стреляю мимо.

Плохой любимый, хороший любовник,
Нож втыкается в твой подголовник.

Я убью тебя нежно и съем красиво,
Хороший любовник, плохой любимый.

Я хочу, чтобы ты умер
Чтобы молча закрыл глаза и больше не чувствовал резкости ветра
Чтобы не было больно падать под грузом камней этого мира
Чтобы вязкость уныния грязной жижей не тронула светлых мыслей
Я хочу, чтоб ты умер быстро

Я взяла бы твоё тело
Отнесла бы его на берег песчаный, и там на руках бы качала
Уходящее в небо тепло смешалось бы с мягким прозрачным бризом
А душа искрилась бы от предвкушения встречи скорейшей с Богом
Собрала б я тебя в дорогу

В деревянной ладье с цветами
Как младенец в просторной своей колыбельке, славный, лежать ты будешь
Тем, кому на Земле слишком больно дышать, нестерпимо любить и помнить
Тем, чья кожа едва-едва прикрывает ангельскую природу
Им выпрашиваю свободу

Я хочу, чтобы ты умер
Я так долго была хорошей, что мне от хорошести приторно-тошно
И, желая тебе запрещённого, я надеваю платье безумства
По законам Земли меня осудили бы, не понимая, верно -
Так люблю я тебя безмерно

08.04.09.

у Ярилы – слава, у Ярилы – сила. нет тревог и боли в полусонном взгляде. он неспешно зреет в высшем горнем мире, чтоб ступить однажды на земные глади. в грязно-сером мире исхудали звери, воют стаей волки, и тоскуют девки. ждут и точат небо острым взглядом, верят, что придёт Ярило и наполнит реки.
у меня на платье зазевались дыры, а в крови солёной закипела буря. помоги, Ярило, пособи, красивый, дай мне быть единой с тем, кого хочу я. если надоть – в землю брошу каплю крови. если надоть жертву, будет, будет жертва. по нему я плачу, по нему я сохну, по нему чернею почвой без посева.
девушки поили варом из соломы и тянули песни тетивой тугою. кровь мою пускали, под руки в хоромы к ведуну водили плачущей, нагою. глядь, а тут Ярило подгадал неслышно - осветил полнеба, в глотку влил полжизни. с ведуном осталась, там и замуж вышла, и живу колдуньей у тропинки лисьей.
знаю точно, вспомнил тот, кого хочу я, обо мне, веснушке с профилем точёным. вспомнил, но на лихо, и, запрет почуяв, от тоски бездарной стал он горьким, чёрным. помоги, Ярило, мрачному-смурному, пусть умрёт без боли, пусть уйдёт отсюда. пусть дойдёт до неба и построит дом нам. я же скоро, следом за любимым буду.
у Ярилы – слава, у Ярилы – сила. нет потерь и горя - смех, вино, веселье. он неспешно зреет в высшем горнем мире, чтоб поить нас, странных, беспохмельным зельем. вязкою любовью, будто млеком мамки, потчует Ярило всех без исключенья. он счастливым с сердца оттирает накипь, и берёт несчастных в небо-поселенье.

27.01.09.

Он не танцует со мною самбу, он не играет со мною в Будду,
Он не находит во мне Кришну, он отрицает во мне Иисуса.
Он мой любимый, родной самый, больше искать никого не буду,
Даже не стану других слушать, он – мой костёр, и моё искусство.
Шепчут шаманы, бдят канарейки, море поёт о большом цунами,
Женщины ищут тёплое, доброе. Женщины бьются за превосходство.
Разум мой рьяный, разум мой меткий всё обещает тебя со снами.
Ангельской весточкой, быстрой, скорой влейся в меня, да и стань солнцем.
Где-то война обречённою струйкою липнет к лицу оголтело и смело, и
Вот я, с тобою, хочешь – баюкай
Дитём,
А хочешь, бери
Телом


25.12.08.

----------------------------------------

актуально: http://nikitaeva.livejournal.com/450123.html

зеркало первое. северное

плачет она, в рыданиях бьётся, видя во сне того, кто давно исчез. сгинул туда, где тусклое солнце, мир перевернут и в чёрном тумане лес. давит и душит, травит и гонит в мёрзлую землю живое полярная ночь. трудно одной; каждой ночью рождается и умирает любовь как увечная дочь. рыбы наловлено, лошадь накормлена, с осени высохли травы в пучках на стене. жиром акульим тело натёрла, в зеркало смотрится, жаждет встречи во сне. в зеркале сумрачно, зеркало хрупкое, зеркало – это её большая слеза. но в пустоту тянутся руки, рвётся раскосая в мир, где назад нельзя. в мир отражения вслед за исчезнувшим, бубна ритмично касаясь, она идёт. чтобы любовь головешкой истлевшею не разлетелась напрасно сквозь снег и лёд. женская сила – могучее, мягкое - жарче, чем самый бездонный адский очаг. жизнь за него отдала, и не жалко ей, встретит, и вытащит в рай, и да будет так.

зеркало второе. южное

каждую ночь наливается соком грудь, и слюна сладка
пряные запахи улиц, шум рыбаков, чья-то рука
не вытесняют воспоминаний о том, кто ушёл в никуда
выпил остатки кьянти и тихо шепнул ей «пока-пока»
пить он, наверное, бросил, легко и беспечно, как бросил её
только она потерялась во времени, ей с утра совиньон
кажется лучшим спасеньем от боли. бутылка – и снова в сон
перегорает любовь, и безумствует женского горя звон
выпьет она и посмотрится в зеркало. тост для себя одной
чтобы вернулся сейчас же, сегодня же, нежный, живой, родной
вот же он, в зеркале! (галлюцинация) вот он, пришёл за мной!
поздно. вина выпито больше, чем крови в жилах. покой.

кто-нибудь разве припомнит плач одинокой и пьяной Круз
только лишь зеркало и статуэтка из гипса – грустный Иисус

зеркало третье. юго-восточное

у меня же глаза глубокие, утром синие
ночью серые
и разрез, ведь, у них арийский, такой особенный
как безумие
на щеках-то весёлые ямочки, и улыбка спелая
смелая
костяникою губы крашены, и венок из волшебной
туи
я зеркальную гладь ладошкою заласкаю, рекою
сделаю
с каплей крови своей смешаю, и слезой разбавлю
кипящею
и вернёшься ты ниоткуда по зимним тропкам безлюдным
белым
и останемся мы вдвоём - живые, единые
настоящие

18.12.08

день седьмой

какой ты растерянный
перед запотевшим зеркалом
в этой чёртовой ванной комнате,
в этом южном городе,
где пауки ходят по коридорам
как по карнизам.

мы не думаем уже третий день,
не считая дороги к морю,
сладкие фрукты текут
по коленкам,
ты оставляешь записки,
когда уходишь плавать в восемь утра,
я не просыпаюсь,
мы читаем их вместе,
нам некогда думать,
у нас есть только неделя.
липкая неделя сентября.

( шCollapse )

сквозь Дженис Джоплин тоска скребётся
она с пластинки на волю рвётся
однажды утром она заткнётся
заснёт в LA-е и не проснётся

под Дженис Джоплин люби, мой лучший
прижми сильнее, врачуй мне душу
то чувства злые, то смута - душат
целуй и слушай, целуй и слушай

измята простынь, вино пролито
ты шепчешь «honey, теперь мы квиты
танцуй со мною, моя чикита
танцуй со мною, моя чикита»

у Дженис Джоплин язык, как жало
она обманщик, она сбежала
её скривило, её сломало
её разбило, она устала

под Дженис Джоплин останься дольше
спиртным покрепче ли, чем-то большим
но, бросив утром, не знай, как тошно
ты был хорошим, ты был хорошим